ПЕРЕУЛКИ ПЕТРОГРАДСКОЙ СТОРОНЫ

Офицерский переулок

(От пересечения Ждановской

улицы и Ждановской набережной

до улицы Красного Курсанта)

«Инженер М. С. Лось приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, д. 11,
во дворе».

А. Н. Толстой

 Такое странное объявление появилось на улице Красных Зорь.

Если мы пойдем вслед за корреспондентом американской газеты, пораженным этим объявлением, по указанному адресу, то как раз и попадем в Офицерский переулок. Путь неблизкий: с улицы Красных Зорь (так назывался в послереволюционные годы Каменноостровский проспект) нужно повернуть на Большой проспект Петроградской стороны и пройти его весь до конца, точнее, до его начала у Малой Невы. Здесь, у Тучкова моста, от Малой Невы ответвляется небольшой проток – речка Ждановка. Повернув на 90°, она течет на северо-запад и через два километра впадает в Малую Невку.

Название речки Ждановки, как и Ждановской набережной и отходящей от нее Ждановской улицы, не имеет никакого отношения к недоброй памяти А. А. Жданова, именем которого долгие годы назывался район Ленинграда, куда входила и эта территория, известная в дореволюционном Петербурге как Мокруши.

Вероятно, свое название Ждановка получила в начале XIX в. в честь «ученых мастеров» Ивана и Николая Ждановых, строителей химико-аптекарского завода на берегу реки, на Петровском острове. Правда, гораздо раньше, еще в петровские времена, неподалеку жили другие братья Ждановы, подьячие Иван и Семен. Однако едва ли от них почти через столетие произошло название речки, именовавшейся сначала Никольской речкой (по приделу церкви Успения на Мокруше – предшественницы Князь-Владимирского собора), затем Петровкой (по названию острова).

Этот район был одной из самых отдаленных окраин Петербургской стороны, а для многих петербуржцев, живущих в центральных частях города, в буквальном смысле «terra incognita». В романе «Петербургские трущобы» Вс. Крестовский так обозначает ее географическое положение: она ограничена «к северу – речкой Карповкой, к югу – речкой Ждановкой, к западу – Большой Невкой… В полиции известна под именем второго квартала Петербургской части, у извозчиков и старожилов – под именем "Колтовской"». Там «были места, в которые ни один извозчик не соглашался везти вас, какую бы вы плату ни давали – из опасения застрянуть среди колтовских грязей, где для пешехода требовались особенное искусство и гимнастическая сноровка, чтобы кое-как пробраться вдоль стен, цепляясь за ставни и заборы»1. Но именно здесь, в неведомой глуши столичного города, прошли счастливые детские годы несчастной Маши, незаконнорожденной дочери князя Шадурского и княжны Анны Чечевинской, героини романа «Петербургские трущобы».

Мы находимся сейчас у южной границы «петербургской Аркадии», как иронически именует эту часть Петербургской стороны Вс. Крестовский. Место это было небезопасно, особенно в темные осенние и зимние вечера. Так, А. Ф. Кони рассказывает о разбиравшемся в декабре 1872 г. в Окружном суде «деле об утоплении крестьянки Емельяновой ее мужем» в реке Ждановке, против выходящего к ней Малого проспекта2.

Ждановская набережная и Петровский остров стали местом преступления в рассказе А. Н. Толстого «Василий Сучков»3.

С рекой Ждановкой связано трагическое событие в жизни поэта Ф. Сологуба, жившего на углу Большого проспекта и набережной Ждановки (д. 3). Его жена, писательница Анастасия Чеботаревская, 23 сентября 1921 г. ушла из дома и не вернулась. Он ждал ее каждый день, ставил для нее обеденный прибор. Через семь месяцев, весной, ее тело нашли в Ждановке: вероятно, она покончила с собой в момент тяжелой депрессии. Ф. Сологуб прожил еще 12 лет. После его смерти среди множества неопубликованных стихотворений было найдено и это, посвященное его безутешному горю:

Все дано мне в преизбытке, –

Утомление труда,

Ожиданий злые пытки,

Голод, холод и беда.

Деготь ярых поношений,

Строгой славы горький мед,

Яд безумных искушений

И отчаяния лед.

И, – венец воспоминанья,

Кубок, выпитый до дна, –

Незабвенных уст лобзанья, –

Все, лишь радость не дана.

19 июля 1922 г.

Итак, мы поворачиваем направо от д. 1 по Большому проспекту и идем по Ждановской набережной до д. 11, указанного в объявлении в романе А. Толстого. Однако это не тот дом, который имел в виду автор «Аэлиты», – тогда этого дома еще не было. Но пройдем под высокой аркой, соединяющей два его крыла, и найдем то, что ищем. В глубине двора, справа от арки, –
четырехэтажный особняк дореволюционной постройки. У него тоже номер 11 по Ждановской набережной. Сюда и пришли герои романа А. Толстого – сначала корреспондент американской газеты Арчибальд Скальс, а потом красноармеец Гусев, ставший спутником инженера Лося в его путешествии на Марс.

У этого дома двойной номер 11/1 – под номером 1 он числился по Офицерскому переулку, который прежде не был отгорожен от Ждановской набережной: на месте большого разделенного аркой дома, построенного в 1950 г., был обширный пустырь. Его не раз упоминает А. Толстой в «Аэлите»: «За воротами до набережной Ждановки лежал пустырь. За рекой неясными очертаниями стояли деревья Петровского острова. За ними догорал и не мог догореть печальный закат».

Этот пустырь, находившийся неподалеку от дома, в котором А. Толстой жил в 1920-е годы, писатель сделал стартовой площадкой летательного аппарата инженера Лося: «На пустыре перед мастерской Лося стал собираться народ. Шли с набережной, бежали со стороны Петровского острова. Открытый со всех сторон, поблескивающий рядами заклепок, яйцевидный аппарат стоял на цементной, слегка наклоненной площадке... Его ярко освещенная внутренность из стеганной ромбами желтой кожи была видна сквозь круглое отверстие люка. Лось и Гусев были уже одеты в валеные сапоги, в бараньи полушубки, в кожаные пилотские шлемы…» Вот они уже внутри межпланетного корабля, и Гусев кричит из люка: «Товарищи, я передам энтим на Марсе пламенный привет от Советской республики. Уполномочиваете? – Толпа загудела. Раздались аплодисменты».

И, наконец, происходит то, чего все так долго ждали:

«В сарае оглушающе грохнуло, затрещало. Сейчас же раздались более сильные, частые удары. Задрожала земля. Над крышей сарая поднялся тупой металлический нос и заволокся облаком дыма и пыли. Треск усилился. Черный аппарат появился весь над крышей и повис в воздухе, будто примериваясь. Взрывы слились в сплошной вой, и четырехсаженное яйцо, наискось, как ракета, взвилось над толпой, устремилось к западу, ширкнуло огненной полосой и исчезло в багровом, тусклом зареве туч».

Возможно, этот хорошо знакомый писателю пустырь между набережной Ждановки и Офицерским переулком был выбран как исходная точка действия фантастического романа еще по одной причине. Дело в том, что в первом этаже д. 11/1, где А. Толстой «устроил» мастерскую инженера Лося, помещался моторный класс авиационной военно-технической школы, открытой незадолго до революции. Во дворе перед моторным классом был установлен большой учебный стенд. На нем крепились двигатели военных самолетов. Когда они работали, шум был слышен издалека. Вероятно, он доносился и до Ординарной улицы, где жил А. Толстой в 1910–1912 гг., до отъезда в Москву, а затем – в эмиграцию. Может быть, этот шум моторов аэропланов и стал той музыкой, из которой вдали от Петрограда родилась «Аэлита» – роман о полете космического корабля на Марс.

А теперь войдем в Офицерский переулок. Это один из самых тихих и зеленых петербургских переулков. Отсюда, сквозь высокую арку, обрамленную еще более высокими деревьями, видна Ждановская набережная, полоска воды и здания на Петровском острове – все так, как в романе А. Толстого.

Переулок недлинный – всего восемь домов, по четыре с каждой стороны. Это, в основном, военные и казарменные постройки. Д. 6 и д. 8 принадлежали 2-му кадетскому корпусу. У него интересная родословная. Она берет свое начало от учрежденной Петром I в Москве в 1712 г. Инженерной школы. Ее воспитанники спустя семь лет были переведены в Петербург и стали первыми учениками Инженерной школы, открытой в новой столице. Их было 74 человека, и прибыли они в апреле 1719 г. на длинной веренице ямских подвод, по два человека на каждой. Еще на двух подводах везли инструменты.

Для практических учений будущих инженеров и минеров Петр приказал использовать Ниеншанц, «старую крепость Канецкую, которой еще один бастион целый, а и прочих остатки есть». Таким образом они как будто становились непосредственными участниками победы над шведами, которым прежде принадлежала эта крепость, захваченная и разрушенная войском Петра I в мае 1703 г. Торжество победы продолжалось и в многочисленных праздниках, сопровождавшихся фейерверками, в изготовлении и зажигании которых всегда принимали участие ученики Инженерной школы.

Первоначально эта школа не имела постоянного казенного помещения: кадеты жили на квартирах, снимаемых частным образом. Но в начале 1730-х годов она стала предметом особой заботы графа Миниха, президента военной коллегии при Анне Иоанновне, и на территории его «дачи», простиравшейся от набережной Ждановки до нынешней улицы Красного Курсанта, для Инженерной школы было построено специальное здание. В другом таком же деревянном здании поместилась еще одна военная школа – Артиллерийская.

Обширное владение Миниха, огороженное деревянным забором, получило название «Инженерный двор», которое, в свою очередь, дало наименование ближайшим улицам.

Одним из первых выпускников Инженерной школы был инженер-генерал Илларион Матвеевич Голенищев-Кутузов. Впоследствии, когда обе школы объединились в Артиллерийский и Инженерный шляхетский кадетский корпус, это учебное заведение окончил его сын – Михаил Илларионович Кутузов. Ему довелось слушать лекции М. В. Ломоносова по физике. А в первый год его учения, еще до объединения обеих школ, куратором Артиллерийской школы был А. П. Ганнибал.

Лучших воспитанников оставляли в качестве учителей и офицеров при корпусе, и будущий фельдмаршал и выдающийся полководец, несмотря на свой юный возраст (когда он кончил учение ему было 14 лет), около двух лет был учителем математики.

В годы учения М. И. Кутузова офицером при корпусе был Петр Иванович Мелиссино, которому много лет спустя суждено было стать его директором. Сын лекаря при Петре I, он происходил из старинного греческого дворянского рода.В 1783 г. он был рекомендован Екатерине II князем Потемкиным как человек, известный своими обширными познаниями и прославившийся на военном поприще.

Вряд ли можно было найти более достойного кандидата на эту должность. Один из лучших артиллерийских генералов, участник всех главных сражений турецкой войны, Мелиссино, по отзывам современников, «был человек разносторонний и интересовавшийся всем, что касается умственных течений того времени». К этим «умственным течениям» относились и просветительские педагогические идеи И. И. Бецкого, которые Мелиссино, будучи директором корпуса, успешно воплощал в жизнь. Так, он был убежден в необходимости «излишних знаний» в специальных учебных заведениях, так как иначе «потеряем и такого способного в другом роде знаний человека, что навсегда останемся жалеть». Поэтому воспитанники, не преуспевшие в военных дисциплинах, но особо отличившиеся в гуманитарных, не отчислялись из корпуса.

Вообще общеобразовательным предметам и языкам уделялась большая часть учебного времени. Лишь «старший возраст» был посвящен специально тому, чтобы окончившие корпус выходили хорошими артиллеристами и инженерами. Обязательными были и такие светские умения как разговор на двух языках (французском и немецком), рисование, танцы, фехтование, искусство верховой езды.

Вступив в управление Артиллерийским и Инженерным Шляхетским кадетским корпусом (позже его стали именовать 2-м кадетским корпусом), Мелиссино установил строгий и разумный порядок, за который отвечали дежурные офицеры. Каждую треть года устраивались экзамены. В праздничные дни разрешалось отпускать только тех воспитанников, которые представят ротному командиру «одобрительные аттестации» от всех своих учителей. По особым, дававшимся в виде награды билетам, кадетам разрешалось ходить в корпусной сад. Там они часто могли встретить своего директора, который любил в непринужденной обстановке беседовать с воспитанниками.

Однажды во время такой прогулки (это было 19 июля 1783 г., в первый год его директорства), к Мелиссино бросился мальчик, изможденный, бедно одетый, и, рыдая, обратился к нему с такими словами: «Ваше превосходительство, примите меня в кадеты, нам придется умереть с голоду… Мы ждать более не можем… Вечно буду вам благодарен и буду за вас Богу молиться!».

Это был четырнадцатилетний Алексей Аракчеев, сын обедневшего нижегородского помещика, который вместе с отцом еще в январе прибыл в столицу, чтобы осуществить свою мечту – поступить в кадетский корпус.

В тот день, когда произошла эта встреча, у них уже не осталось ни гроша, а «резолюции» на их прошение все еще не было. Мелиссино тут же распорядился о немедленном зачислении Аракчеева в кадетский корпус. Тот быстро стал образцовым кадетом. Через год он был уже произведен в сержанты, и ему поручили «обучение слабых по фронту и по наукам товарищей».
В 1787 г. он окончил корпус, был произведен в поручики армии, но оставлен при корпусе репетитором и учителем математики, а потом и артиллерии. Кроме того, Аракчееву было поручено заведывание корпусной библиотекой, которая по подбору специальных книг считалась одной из лучших.

Покровительству Мелиссино этот человек, ставший одной из самых мрачных фигур в русской истории, обязан и началу своей стремительной военной карьеры. По его рекомендации Аракчеев был представлен наследнику престола, будущему императору Павлу I, который назначил его командиром артиллерии и комендантом Гатчины. Придя к власти, Павел произвел его в генералы и возвел в графское достоинство. Аракчеев стал военным министром при Александре I, на которого имел особое влияние.

Аракчеев всегда чтил память «первого основателя своих благополучий».
В его доме в новгородском имении Грузино висел портрет Мелиссино. А в парке посреди пруда был островок, названный его именем. На островке возвышался храм с ионическим портиком («Беседка Мелиссино»), построенный в 1815 г. На фронтоне и сто лет спустя еще можно было прочитать: «Посвящается воспитавшему меня…» Память о Мелиссино была едва ли не единственным добрым человеческим чувством, присущим злобному, жестокому и мстительному Аракчееву.

Коллегой Аракчеева в бытность его учителем 2-го кадетского корпуса был молодой француз Шарль Массон. Он преподавал географию по собственному учебнику, который назывался так: «Памятный курс географии, или легкий и приятный способ читать карты, воспитывая при этом вкус молодых людей». Учебник был необычный: основные географические понятия и важнейшие объекты, отмеченные на картах того времени, перечислялись в изящных и быстро запоминающихся александрийских стихах. Следует заметить, что умение свободно пользоваться географической картой считалось обязательным для дворянина. Недаром в знаменитой сцене экзамена Митрофанушки упоминается и география, которую г-жа Простакова называет «недворянской наукой».

Но славу Ш. Массону принесла другая книга – его мемуары. В них есть и воспоминания о его службе в кадетском корпусе. Вот курьезная сценка, рисующая и характер директора, и простоту нравов того времени: «Навсегда останется памятным день, когда я представлялся генералу Мелиссино. Окруженный несколькими офицерами своего корпуса, он исследовал только что купленный английский микроскоп. Желая положить в фокус насекомое, генерал обратился к лакею, но не успел он кончить, как у меня в глазах три или четыре добела напудренных офицера, предупреждая слугу, разом поднесли ему свою добычу, так что генерал, затрудняясь выбором, отдал предпочтение слуге, не отставшему от офицеров и схватившему насекомое у себя за ухом. От изумления я даже не заметил, какая судьба постигла отвергнутых паразитов».

Говорили, что Мелиссино своей фигурой был очень похож на Петра I и что поэтому Фальконе лепил с него всадника для своего знаменитого монумента. Об этом до сих пор упоминают как едва ли не о самом главном факте его биографии. Однако документы не подтверждают этой версии. А жаль… Впрочем, у Мелиссино было достаточно и собственных заслуг.

Одной из таких заслуг, кроме тех, о которых уже говорилось, было владение искусством «огненных представлений», как называли тогда фейерверки. Мелиссино считался «превосходным художником фейерверков». Однажды, еще будучи капитаном кадетского корпуса, он устроил в кадетском саду фейерверк, за который был назначен обер-фейерверкером артиллерийского корпуса, где искусство пиротехники было одной из военных дисциплин.

Шляхетский кадетский корпус, возглавляемый Мелиссино, по праву считался образцовым учебным заведением. Весной 1792 г. там побывал Г. Р. Державин и выразил свое восхищение в письме директору корпуса: «Поистине я почти не видал никогда столь приятного позорища (зрелища – Н. Л.) для сердца и разума, и особенно любя отечество: вы ему приуготовляете достойнейших чинов для споспешествования к его благоденствию и для его защиты. Я, кажется, видел и Спарту, и Афины. <...> Я ничего не могу другого говорить, как превозносить вас, сотрудников ваших и самое столь любезное вами управляемое юношество… Это такой рассадник, на который не даром падают семена».

Мелиссино был директором корпуса 15 лет, до конца своих дней. Он скончался 26 декабря 1797 г. в возрасте 73 лет. «Время его управления корпусом, по общим отзывам, принадлежит к самым светлым эпохам в истории этого военно-учебного заведения».

Но вернемся к зданиям в Офицерском переулке. В д. 7 располагались казармы для офицеров, где они могли жить с семьями. Именно здесь побывала однажды Домна Платоновна, героиня рассказа
Н. С. Лескова «Воительница»: «Ездила я зимой на Петербургскую строну, барыне одной мантиль кружевную в кадетский корпус возила».

Дом под номером 5 в 90-е годы XIX в. занимало Константиновское пехотное юнкерское училище. Оно ведет свою историю от Дворянского полка, который был создан при 2-м кадетском корпусе в 1807 г. В отличие от кадетского корпуса, где мальчики обучались с 8–10 лет, в Дворянский полк принимались шестнадцатилетние юноши, желающие получить офицерское звание и поступить на военную службу прямо в действующую армию.

В первые годы своего существования Дворянский полк не был образцовым заведением. В спальнях было грязно, холодно и так тесно, что приходилось спать впятером на двух сдвинутых кроватях. Скудная еда «не  отличалась вкусом и опрятностью. Главным предметом обучения был «строй» – по пяти часов ежедневно. Не успевающих в этой науке строго наказывали. Некоторые не выдерживали и бежали…» Условия жизни воспитанников были настолько хуже, чем в кадетских корпусах, что в Дворянский полк, как в штрафной батальон, присылали «кадет дурной нравственности и лентяев». Оставаясь без надлежащего присмотра, «возмужалые юноши поселяли дурную о себе славу в обитателях Петербургской стороны».

Впоследствии Дворянский полк был перемещен из "деревянных строений полотняной фабрики на Петербургской стороне, в соседстве со 2-м корпусом, в существующее и теперь красное здание на Спасской улице. Был наведен порядок, усилены средства образования", и это военное заведение стало соответствовать своему назначению и названию.

Весной 1812 г. из Дворянского полка были выпущены будущие декабристы: Н. И. Лорер и Г. С. Батеньков, а также «первый декабрист» В. Ф. Раевский, арестованный и сосланный на поселение за пропаганду среди солдат в 1822 г., за три года до восстания на Сенатской площади.

В 1850-е годы Дворянский полк был преобразован в Константиновский кадетский корпус (в память первого шефа Дворянского полка цесаревича Константина), а позднее – в Константиновское училище.

Главные здания всех этих военных училищ находятся на ул. Красного Курсанта, к которой от Ждановской набережной и ведет Офицерский переулок. Эта улица, одна из самых старинных в Петербурге, протянулась почти на 1,5 км от Большого проспекта до Новоладожской улицы. Когда-то это была дорога, проложенная между двумя болотами, вдоль которой в первую петербургскую зиму появились первые «казармы» будущей военной столицы. Это были юрты и лачуги калмыков – регулярной конницы русской армии. Их поселение стали называть Татарской слободой. Позднее возле нее появилась слобода, названная по имени полкового командира Колтовской, а также дворы солдат и офицеров Белозерского и Выборгского полков.

От тех времен ничего не осталось. Давным-давно исчезла полковая деревянная церковь Спаса Преображения, от которой ул. Красного Курсанта и получила свое первоначальное название – Спасская. Не сохранились и деревянные домики, где располагались созданные Минихом Инженерная и Артиллерийская школы, а впоследствии 2-й Шляхетский кадетский корпус. После наводнения 1777 г. они находились в аварийном состоянии: кадетские классы были подперты столбами. Поэтому в 1785–1786 гг. были построены новые деревянные флигеля (участок д. 12–16). Их век был недолог: в 1795–1803 гг.архитектор Ф. И. Демерцов построил для 2-го кадетского корпуса комплекс зданий в виде замкнутого каре, сохранившийся и поныне.

Здесь учились будущие участники войны 1812 г. – и очень известные, чьи портреты можно увидеть в Галерее 1812 г.в Эрмитаже, и совсем юные, такие как Дмитрий Васильевич Душенкевич. Он окончил корпус в 1811 г., когда ему было 14 лет, в 1812–1814 гг. прошел всю войну, принимая участие почти во всех ключевых сражениях, и в 17 лет закончил ее в чине капитана. Четверть века спустя он написал воспоминания об этой войне, в которой он был, «как капля в бурном океане».

Большинство офицеров гвардии, полевой и конной артиллерии, участвовавших в войне 1812 г., вышли из 2-го кадетского корпуса. Отсюда вышли и многие декабристы.

Эти здания и сейчас являются «главнейшими достопамятностями» бывшей окраины Петербургской части, а полтора столетия тому назад о них говорилось так: «Сторона ее, прилежащая к Тучкову мосту, украшена кадетскими корпусами и другими огромными каменными зданиями. Здесь уже исчезает патриархальная жизнь Петербургской стороны, здесь часто вы увидите и карету, и генеральские эполеты, и щегольские парные дрожки доктора или эконома, часто слышите стройный хор полковой музыки»25. Летними вечерами в Офицерский переулок доносилась и музыка с Петровского острова, а небо над Ждановкой расцвечивалось фейерверками.

Лето кадеты 2-го корпуса проводили в лагере, в Петергофе. «В лагерь кадеты всех корпусов выступали по окончании экзаменов в конце мая. При выступлении около Нарвской заставы провожал нас всегда Великий Князь Михаил Павлович. Шли мы в Петергоф два дня с ночлегом около Ораниенбаума. Кадеты очень любили этот поход, так как в это время они пользовались совершенной свободой».

Со временем «достопамятность» здания 2-го кадетского корпуса усиливалась. Вот его подробное описание, появившееся в 1917 г. в журнале «Русская старина»: «Громадное здание 2-го корпуса… находится на Петроградской стороне и своими фасадами выходит на четыре улицы: Ждановскую, Б. Спасскую, Гимназический переулок и Офицерский переулок, представляет собою правильный четырехугольник с очень большим квадратным плацом внутри его. Размерами своими плац этот может соперничать с площадями многих провинциальных городов. <...> Здание корпуса старинное, – ему более ста лет. Внутренние помещения соединены между собою такими длинными сводчатыми коридорами, что, когда в сумерки встанешь в одном конце, – другого конца не видно.

<...> Большой зал с мраморными колоннами и хорами, с портретами царей в золотых рамах, а также портрет Кутузова и бывших директоров корпуса. Об этом зале среди кадет давно сложилась и передается легенда о том, что в лунные ночи, ровно в полночь, из золоченых рам выходят фигуры Петра I и Екатерины II. <...>».

В этом зале в 1879 г. на выпускном вечере впервые выступил перед публикой с чтением своих стихов семнадцатилетний С. Я. Надсон и имел огромный успех.

«<...> Рядом с залом – исторический Музей корпуса. Между стеклянными витринами… стоят манекены кадет в красочных исторических формах различных эпох».

В этих витринах были представлены материалы, посвященные известным выпускникам корпуса. Там был и «надсоновский уголок»28.

Этого музея давно нет, но есть другой музей, в котором можно увидеть экспонаты, связанные с деятельностью Военно-космической академии им. Можайского, занимающей здания бывшего 2-го кадетского корпуса. Это всевозможные искусственные спутники Земли и различные приборы для космических аппаратов и межпланетных станций. Они поражают не меньше, чем в свое время аппарат инженера Лося в фантастическом романе А. Толстого. Разве не волнует воображение «Тормозная установка для обеспечения мягкой посадки спускаемых аппаратов на поверхность Луны, Марса, Венеры», созданная в 1961 г.? Здесь можно увидеть также первый искусственный спутник Земли, подаренный генеральным конструктором С. П. Королевым.

В этом музее есть и подарки от потомков воспитанников 2-го кадетского корпуса разных поколений: фотографии, документы, другие семейные реликвии. Один из самых ценных подарков – герб рода Голенищевых-Кутузовых, полученный в 1995 г. от Иллариона Ильича Голенищева-Кутузова, живущего в Париже.

Первоначально академия, созданная в марте 1941 г., называлась не космической, а военно-воздушной. Когда началась война, там были организованы ремонтно-технические бригады, выезжавшие на аэродромы Ленинградского фронта, а также бригады по сборке новых боевых самолетов. Выпускники академии служили во всех авиационных частях.

В послевоенные годы Ленинградская Краснознаменная военно-воздушная инженерная академия была одним из самых престижных учебных заведений города, куда мечтали поступить многие мальчики, заканчивающие среднюю школу. Среди них был будущий ученый-океанолог и известный поэт-бард Александр Городницкий. Он вспоминает:

Плац военной академии

В стародавние года…

Я ходил на построения

И мечтал попасть сюда.

Дни далекие, весенние,

Берег Ждановки-реки.

Шли толпой на построения

Школьные выпускники.

Повернув от Офицерского переулка направо, можно через Съезжинский переулок и одноименную улицу выйти на Большой проспект. А можно снова пройти по тихому и зеленому Офицерскому переулку и выйти на Ждановскую набережную, к д.11, куда нас привело странное объявление на улице Красных Зорь.

Продолжение следует...