Историческая литература Каталог книг ИД Папирус  

"По этим улицам, по этим берегам..."

ВОКРУГ АДМИРАЛТЕЙСТВА. ПРОГУЛКА ПЕРВАЯ


Эту прогулку мы начинаем от Адмиралтейской башни. Ее золотой шпиль возникал вдали перед путешественником, который прибывал в молодую столицу по Новгородскому тракту и сворачивал с него на Большую Перспективную дорогу. Манило, притягивало, ускоряло бег коней сказочное чудо в конце этой прямой, как стрела, дороги, обсаженной по обеим сторонам деревьями. Дорогу эту, проложенную еще при Петре I пленными шведами, назвали в 1738 году Невской перспективой.

Строился и перестраивался Петербург. Не только в екатерининское время он все еще имел вид возникающего города, но и гораздо позже. Так, французская писательница Жермен де Сталь, приехавшая в Россию в 1812 году, заметила: «В Петербурге, конечно, нельзя сказать о женщине французскую пословицу: она стара, как улицы, ибо улицы имеют совершенно новый вид...»

Рылись и засыпались каналы. Перемещались соборы, дворцы, памятники и мосты. Но широкий покой Адмиралтейства, раскрытый к Неве, с башней, обращенной к городу, был на этом месте всегда.


Адмиралтейство в XVIII веке

 Петр I заложил Адмиралтейскую верфь по собственному плану в 1704 году. А через год, после внезапного появления на левом берегу Невы шведских отрядов, верфь стала крепостью. Она была окружена рвом с водой и валами с бастионами на углах, обведена гласисом («полым местом») шириной в 150 сажен, чтобы издалека видеть приближающегося неприятеля. Однако Адмиралтейской крепости, как и Петропавловской, не пришлось отражать вражескую атаку.

В 1718 году, когда была учреждена Адмиралтейств-коллегия, крепость-верфь стала и правительственным зданием. Оно выросло на целый этаж, башня перестроилась, и на ней водрузили железный шпиц, увенчанный корабликом и яблоком.

Вскоре после смерти Петра, в 1727 году, мазанковое здание заменяется новым, почти целиком каменным, а еще 7 лет спустя И. К. Коробов строит заново трехъ­ярусную башню с высоким золоченым шпилем, украшенным короной и трехмачтовым кораблем. При императрице Елизавете Петровне, в 1751 году, в середине башни, под шпилем, над входными воротами была сооружена церковь Воскресения Христова, с богатым иконостасом, отделанным под изумруд. В этой церкви в ноябре 1844 года отпевали И. А. Крылова. Отсюда многолюдная похоронная процессия направилась в другой конец Невского, к Лавре, где он был похоронен рядом со своим другом Н. И. Гнедичем.


Перестройка Адмиралтейства Андреяном Захаровым

 В 1806 году началась перестройка Адмиралтейства. Были уничтожены старые укрепления, засыпан ров, а на его месте разбит бульвар. Через 8 лет в очерке «Прогулка в Академию художеств» К. Н. Батюшков описывает изумление человека, который давно не был в Петербурге и помнил «безобразную длинную фаб­рику, окруженную подъемными мостами, рвами глубокими, но нечистыми, заваленными досками и бревнами... Адмиралтейство, перестроенное Захаровым, превратилось в прекрасное здание и составляет теперь украшение города. Прихотливые знатоки недовольны старым шпицем, который не соответствует, по словам их, новой колоннаде, но зато колоннада и новые павильоны или отдельные флигели прелестны. Вокруг сего здания расположен сей прекрасный бульвар, обсаженный липами, которые все принялись и защищают от солнечных лучей. Прелестное, единственное гульбище, с которого можно видеть все, что Петербург имеет величественного и прекрасного: Неву, Зимний дворец, великолепные дома Дворцовой площади, образующей полукружие, Нев­ский проспект, Исаакиевскую площадь, Конно­гвардейский манеж, который напоминает Парфенон, прелестное строение г. Гваренги, Сенат, монумент Петра I и снова Неву с ее набережными!»

Перестроенное Андреяном Дмитриевичем Захаровым Адмиралтейство приобрело нынешний облик, сохранивший, однако, черты самого первого, петровского Адмиралтейства, в котором Петербург сразу нашел себя. Идея этого главного петербургского здания получает совершенное художественное воплощение.

Адмиралтейство – грандиозный и прекрасный поэтический образ, в котором соединяется возвышенное и земное. Тяжелый куб основания башни, прорезанный низкой аркой, притягивает к земле, а золотой шпиль, поднятый торжественной колоннадой, возносит к небу. Фасад, обращенный к городу, соединяет его с водной стихией, а распластанные длинные крылья этого властного покоя, обращенные к Неве, утверждают господство человека над ней.

Адмиралтейство можно назвать замковым камнем Петербурга. Оно соединяет с водой и небом весь город. Его шпиль рифмуется со шпилем Петропавловского собора, соединяя разделенные широкой рекой берега. Оно объединяет раскинувшиеся перед ним площади в пространство, которое является подобием невской шири. Оно задавало тон всем зданиям, сооруженным на этих площадях после него, и объединило их в архитектурный ансамбль. Оно пронизывает город тремя лучами-проспектами, которые стали такими же природными, изначальными чертами лица Петербурга, как изгибы его больших и малых рек.

Адмиралтейство соединяет человека, стоящего совсем близко, или идущего вдоль его протяженного фасада, или глядящего на него из улиц-лучей, со всеми природными стихиями и с окружающей архитектурной средой. Оно излучает мощную энергию искусства, энергию мысли, жизни и красоты.


Адмиралтейская площадь

 В 1760-е годы, после переезда Екатерины II в Зимний дворец, стали устраивать Адмиралтейскую площадь. Долгие годы она была местом народных гуляний (потом их перенесли на Марсово поле), которые посещали петербуржцы всех сословий. Так, в камер-фурьерском журнале Екатерины II записано, что 29 апреля 1774 года императрица с сыном Павлом Петровичем и его супругой ездила «мимо стоящих против Адмиралтейства, на лугу, качель» Г. Р. Державин в «Фелице» писал:

...Или великолепным цугом

В карете английской, златой,

С собакой, шутом или другом,

Или с красавицей какой

Я под качелями гуляю...

«Под качелями» стало разговорным названием Адмиралтейской площади, хотя там были не только качели. В дневнике А. В. Никитенко от 22 апреля 1831 года читаем: «Сегодня был под качелями и, между прочим, в балагане Лемана...» И от 24 апреля 1834 года: «Гулял под качелями. Невский проспект и площадь с балаганами были усеяны народом. В тесноте у меня вытащили платок из кармана».

Балаган Лемана был особенно популярен. «К Леману нелегко пробраться. У дверей его храма удовольствий так тесно, как в церкви в большой праздник до проповеди. Я с трудом достал билет, еще с большим трудом пробрался к дверям... От тесноты и давки многие дамы кричали, что им дурно...»

Леман был искусным акробатом и фокусником, а также дрессировщиком. «Был я также и в зверинце Лемана. Молодой слон очень мил. Он с точностью исполнял все предписания хозяина: щеткой чистил себе ноги, смахивал себе со спины пыль платком, звонил в колокольчик, плясал, т. е. передвигал в такт передние ноги и топтался на месте. Не без любопытства рассматривал я также обезьян...»

Балаган Лемана простоял на Адмиралтейской площади десять лет, а в воскресенье 2 февраля 1836 года, во время масленичного гулянья, там вспыхнул пожар, и люди, находившиеся в балагане, в четверть часа превратились в золу. «Храм удовольствий» стал местом страшной гибели 126 человек. Панихиду по погибшим отслужили на самом пожарище, раненых же по распоряжению Николая I перенесли в здание Адмиралтейства.


Адмиралтейский бульвар

 В начале 1820-х годов на месте бывшего гласиса был устроен широкий и тенистый бульвар в три аллеи, который вскоре стал самым модным местом гулянья петербуржцев:

Надев широкий боливар,

Онегин едет на бульвар...

В путеводителе по Петербургу 1820-х годов читаем: «Итак, мы очутились близ Зимнего дворца и Адмиралтейства, на прекрасном Адмиралтейском бульваре, благоухающем ароматами цветущих лип, окаймляющих с трех сторон здание Адмиралтейства, величественное, красивое, с ярко вызолоченным шпицем... По обеим оконечностям бульвара, на главном фасе его, который обращен на Адмиралтейскую площадь, две мраморные статуи: одна Флоры, другая Геркулеса».

Бульвар занимал и ближайшую к Адмиралтейству часть Невского проспекта.


По Невскому проспекту до Адмиралтейского луга

 Но покинем Адмиралтейский бульвар пушкинской поры и вернемся в более далекие времена. Остановившись у первых домов по четной стороне Невского, мы окажемся на месте Морского рынка. Он появился в самые первые годы жизни города, одновременно с Морской слободой, где селились многочисленные работники Адмиралтейской верфи. На старинном рисунке изображен этот рынок на фоне Адмиралтейства: народ толпится у шалашей с товарами и возов с сеном; справа виднеется ряд деревьев, которыми был обсажен Невский. Около рынка стоял кабак «Петровское кружало». Возле него продавали свой товар разносчики, а также торговцы сеном и дровами.

Такое соседство, из-за угрозы пожара, было опасно для верфи, и в 1719 году торговый центр Морской слободы перенесли к Мойке. Туда, на окраину Морской слободы, мы и пойдем по правой, нечетной стороне Невского.

На углу Невского и Адмиралтейской площади (примерно на месте дома № 1) было в ту пору подворье сподвижника Петра I архиепископа Новгородского Феофана Прокоповича. Спустя 100 лет на месте подворья появилась гостиница «Лондон». Восьмого ноября 1824 года в ней остановился Адам Мицкевич, приехавший в Петербург на другой день после наводнения. Этой дорогой, которая еще вчера была бурной рекой, шел поэт по городу, являвшему собой «зрелище поистине ужасное и невыразимо грустное». В тот день вдруг сразу наступила зима, и затопленные нижние этажи заледенели и остались необитаемыми до самой весны.

Мы дошли до Малой Морской улицы. Ее четная сторона была когда-то границей Адмиралтейского луга – гласиса, огромного свободного пространства вокруг Адмиралтейства. Одиноко и свободно высилось оно, открытое целиком, не заслоненное высокими зданиями, видное отовсюду.

Пересекая эту границу, посмотрите налево, на дом № 10, на другой стороне Невского проспекта. Это один из самых ранних каменных домов Адмиралтейской части города, построенный в 1760-е годы предположительно по проекту А. В. Квасова. Он сменил немало владельцев, но больше всего известен как дом д-ра Веймара. К Оресту Эдуардовичу Веймару обращались пациенты из высшего общества и даже сама императрица, а в его доме на Невском была ортопедическая лечебница, открытая для всех. Бедняков он лечил и оперировал бесплатно и оставлял у себя дома до полного выздоровления. В 1877 году д-р Веймар был главным врачом русского санитарного поезда, участвовал в переходе через Балканы, был удостоен высоких наград. В Петербурге его встречали как героя. Но была еще одна, скрытая сторона его жизни, о которой мы вспомним немного позже, когда наши пути еще раз пересекутся.


Замечательный перекресток старого Петербурга

 А сейчас пройдем немного вперед и остановимся на углу Невского и Большой Морской. С обеих сторон Невского смотрят друг на друга два старинных здания. На месте дома № 18, где сейчас «Литературное кафе» и где в пушкинское время была кондитерская Вольфа и Беранже, в 1705 году стоял дом строителя первого Адмиралтейства вице-президента Адмиралтейств-коллегии адмирала К. И. Крюйса.

Напротив, по другую сторону Большой перспективной дороги, на месте здания, где помещался кинотеатр «Баррикада», и был сооружен в 1719 году Гостиный (или Мытный) двор, заменивший Морской рынок. Третий Гостиный двор в Петербурге (первый был на Петербургской стороне, на Троицкой площади, а второй на Васильевском острове) занимал обширную территорию между Мойкой, Б. Морской, Невским и Кирпичным переулком. Построенный по проекту архитектора Г. И. Маттарнови, он был двухэтажный, имел типичную для того времени форму четырехугольника (трапеции), с внутренним двором и открытой галереей на арках обоих этажей. Над его фасадом, обращенным к Мойке, возвышалась прямоугольная башенка. Здание было из кирпича, но с весьма тонкими деревянными перекрытиями, дверями и ставнями. Против новостроенного Мытного двора были посажены клены, огороженные «для сбережения от скота», а площадь перед ним была замощена камнем.

Рядом был деревянный мост через Мойку, названный по цвету своей окраски Зеленым. Это имя еще долго сохранялось за ним, когда он не был уже ни деревянным, ни зеленым и имел официальное название Полицейского моста.

Перед мостом, посреди Невской перспективы, в 1732 году появились триумфальные ворота, которые стали называть Адмиралтейскими. Это была трехпролетная арка, завершенная башенкой-бельведером. Ее купол по силуэту напоминал Адмиралтейский: ведь возводились эти ворота по проекту И. К. Коробова, который в это время перестраивал Адмиралтейство. Подобные триумфальные ворота были поставлены и у Аничкова моста... «При непрестанном звонении колокола, многих пушек палении и при восклицании от возрадовавшихся жителей и солдат» (М. Пыляев) под ними в январе 1732 года проследовал императорский двор, вернувшийся из Москвы в Петербург.

Сначала Гостиный двор предназначался только для продажи съестных припасов, но потом его «облюбовало купечество с хорошими и богатыми товарами». Для хороших товаров находились и хорошие покупатели. Известно, например, что для Екатерины I в лавке одного «купецкого сына» взято «сукна дикого цвета ценой по 43 коп. и 10 аршин бархату пунцового по 3 руб...»

Мытный двор благополучно существовал 17 лет. Но 11 августа 1736 года он стал причиной страшного несчастья и его первой жертвой. Именно от него начался пожар, который бушевал 8 часов и уничтожил морские слободы по правому берегу Мойки, от Невской перспективы до Поцелуева моста и Адмиралтейского луга. По словам современника, «Гостиный двор от того пожару весь развалился... и не стерпя сильного огня распался».

Впрочем, по другой версии, пожар начался в соседнем с Гостиным двором доме от неосторожности слуг жившего в нем персидского посла Ахмед-хана. «Слуги курили трубку на дворе, искра запала в сено, а через полчаса дом пылал. Пламя распространилось с чрезвычайной быстротою и вскоре охватило многие деревянные здания на берегу Мойки и Гостиный двор...» (М. Пыляев). Как бы то ни было, совершенно очевидно, какая беда была отведена от Адмиралтейства.

После пожара Гостиный двор решили временно устроить на другом месте, «где была роща березовая подле большой Нев­ской першпективной дороги», у ее пересечения с Садовой улицей. Здесь купцы на свои средства построили деревянный Гостиный двор, в ожидании, когда у правительства появятся деньги на возобновление старого. Однако не прошло и года, как вспыхнул новый пожар (27 июня 1737 года), от которого выгорели все дома с другой стороны Невской перспективы вдоль Мойки. Но, как сказал герой А. С. Грибоедова о другой столице: «Пожар способствовал ей много к украшенью...»

Чтобы возродить уничтоженный огнем город и предохранить его от подобных бедствий, была создана Комиссия о Санкт-Петербургском строении во главе с архитектором П. М. Еропкиным. На чертеже, выполненном им для района бывших морских слободок, появилась новая планировка центральной части города: три луча-перспективы от Адмиралтейства, которые так же, как и пересекающие их улицы, должны были застраиваться только каменными домами. Тогда же город был разделен на 5 частей (позднее их стало 13), чтобы легче было, переписав население каждой части, найти поджигателей. В царствование императрицы Анны Иоанновны, в которое и случились два самых страшных пожара в истории Петербурга, одно подозрение в поджоге влекло смерть. Так, тайная канцелярия признала поджигателями, «по некоторому доказательству», двух крестьян. Они признались под пытками, и их сожгли живыми на том месте, где учинился пожар.


Деревянный Зимний дворец Елизаветы Петровны

 Гостиный двор не стали восстанавливать, потому что купечество прижилось на новом месте, и почти 20 лет здесь был огромный пустырь. Но в 1755 году на пепелище у Зеленого моста со сказочной быстротой (всего за 10 месяцев!) возник прекрасный дворец. Это был деревянный зимний дворец, построенный Ф.-Б. Растрелли для Елизаветы Петровны. Она собиралась тут жить до окончания строительства нового каменного Зимнего дворца, возводившегося тем же Растрелли на берегу Невы. Дворец был одноэтажный, но, по отзывам современников, как и все постройки Растрелли, «отличался оригинальной красотой, несмотря на свои неправильные флигеля и немного низкий фасад». Этот дворец не столько возвышался, сколько простирался. Он занимал огромное пространство, большее, чем сгоревший Гостиный двор, и трудно было представить, что это всего лишь временное сооружение.

Его главный фасад тянулся от угла М. Морской улицы до Мойки и отгораживал Б. Морскую от Невского проспекта. Центральная его часть была двухэтажной, с колоннами, украшенными в стиле барокко, и напоминала фасад уже построенного Ф.-Б. Растрелли по другую сторону Зеленого моста дворца графа С. Г. Строганова. Главный подъезд был на углу М. Морской, и от него вдоль Невского проходила длинная анфилада комнат – «галерея», как называли ее современники. Идя по ней, посетитель слева от себя видел окна на Невский, а справа проходы в боковые флигеля, в которых последовательно размещались покои Великого князя, будущего Петра III, и Великой княгини, будущей Екатерины II, которая в своих «Записках» вспоминает: «При входе туда я особенно была поражена высотою и величиною покоев, которые нам предназначили... Мои покои были достаточно хорошо распределены, так что мне не приходилось страдать от близости комнат Великого князя. В этом уже было большое преимущество...» Екатерина II, исподволь настраивая читателя против Великого князя Петра Федоровича, рассказывает о детских забавах мужа в этом дворце, а также о том, что в мезонине флигеля, который он занимал, была устроена библиотека, «состоящая из лютеранских молитвенников, юридических процессов и рассказов о разбойниках, колесованных и повешенных». Из окна своей комнаты, выходившей на Малую Морскую, в окне противоположного дома Екатерина впервые увидела Григория Орлова.

Далее следовала огромная и роскошная тронная зала. Она занимала особый, приделанный сбоку ко дворцу флигель, к которому примыкала дворцовая церковь, а также каменный флигель, где была кухня. За тронным залом шли служебные комнаты.

Покои императрицы тянулись вдоль Мойки. Там были и две детские комнаты, в которых жил сын Екатерины II Павел, родившийся в 1755 году.

Покои Елизаветы Петровны завершались переходом в большой каменный театр в два яруса лож, богато украшенный лепным позолоченным орнаментом, как и все парадные апартаменты. В театр Елизавета Петровна отправлялась обычно в одиннадцать часов вечера, а с тех придворных, которые уклонялись от этого увеселения, велено было взыскивать штраф 50 рублей.

При высочайшем столе должны были постоянно присутствовать пажи. Служба эта была довольно мучительной, потому что ужин императрицы обыкновенно начинался заполночь и продолжался до утра. Хорошо еще, что Пажеский корпус находился совсем рядом, напротив дворца, на другой стороне Невской перспективы. Он занимал часть дома «портнова иноземца Неймана», ранее принадлежавшего К. И. Крюйсу. Здесь под присмотром «мадам Тринкен» размещались малолетние воспитанники Пажеского корпуса.

Образу жизни дочери Петра I подчинялись не только придворные, но и обыкновенные горожане. Когда она спала (т. е. большую часть дня), по Зеленому (Полицейскому) мосту запрещалось ездить экипажам, чтобы стук езды не будил ее; иногда не пускали и пешеходов. Был даже издан указ Елизаветы, «чтобы кучера будучи близ двора Ее Императорского Величества отнюдь бичами не хлопали».

Правда, иногда, в особо торжественных случаях, ее карету можно было увидеть на улицах города рано утром. Так было, например, 12 июня 1758 года, когда Елизавета отправилась из этого дворца к Адмиралтейству, чтобы присутствовать при спуске на воду 100-пушечного корабля. «Во время шествия Ее Императорского Величества мимо Адмиралтейской крепости на шпице Адмиралтейском играли на трубах и били в литавры, а по вступлении в оную производилась пушечная пальба с бастионов».

Елизавета была очень суеверна. Она боялась покойников и издала указ, запрещавший устраивать похоронные процессии близ ее дворца. Указ нарушили лишь ее собственные похороны: она скончалась в этом дворце в самое рождество 1761 года на 53 году жизни. Траурная процессия направилась из дворца через реку в Петропавловский собор. Через полгода мимо дворца провезли в Лавру на траурной колеснице тело ее племянника Петра III, который еще совсем недавно, в день смерти своей тетки, принимал присягу гвардии, построившейся против окон дворца. А спустя 35 лет, морозным ноябрьским вечером, мимо этого места, на котором давно не было деревянного Зимнего дворца, а уже стоял на углу Невского проспекта и Мойки нынешний дом с колоннами, из Лавры к Зимнему дворцу проследовало необычное траурное шествие. Это было перезахоронение Петра III, устроенное Павлом I после смерти Екатерины II. Оба гроба были установлены сначала в Зимнем дворце, а потом перенесены в Петропавловский собор, в великокняжескую усыпальницу, и, глядя на белые мраморные плиты с одинаковыми датами смерти, можно подумать, что супруги прожили долгую совместную жизнь и умерли в один день, как в сказке со счастливым концом. А вскоре в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилось такое объявление: «Эстамп, представляющий вырытие тела императора Петра III, поднесенный Его Императорскому Величеству Павлу I, с изъяснением оного на российском, французском и немецком языках, продается у Реппея, на углу Б. Миллионной, дом № 144».

Продолжение следует...